Я познакомился с М.И. Панасюком в НИИЯФ, году в 1970-ом. Он был аспирантом у Б.А. Тверского, а я был уже кандидатом наук, работал в теоретической группе В.П. Шабанского. Отношения между этими двумя лидерами, как известно, были сложные. Однако это не мешало нам на нашем уровне общаться. Мы, конечно, быстро перешли на «ты». Предметом обсуждения тогда были проблемы энергетических спектров и химического состава относительно низкоэнергичных ионов во внешней части радиационного пояса и в зоне кольцевого тока. Это были еще очень слабо изученные вопросы. И именно здесь, в экспериментальной работе с прибором на спутнике «Горизонт», молодым М.И. Панасюком был достигнут первый очень крупный успех. Эта работа, дальнейшее развитие в общении с ведущими американскими физиками во время длительной командировки в США, плодотворное общение с отличными экспериментаторами в НИИЯФ (такими как С.Н. Кузнецов, Э.Н. Сосновец и другими) и в других коллективах нашего космофизического сообщества, быстро вывели его на видные позиции в этом сообществе.

Уже в конце 70-х стало во многом понятно, что динамика потоков энергичных частиц в околоземном космосе – в магнитосфере Земли находится в тесной связи с многочисленными другими процессами. Эти процессы требовали изучения как при помощи космических аппаратов, так и наземными средствами, а также требовали существенного развития плазменной теории и математического моделирования. Это привело нас (И.И. Алексеева, М.И. Панасюка, Б.А. Тверского и меня) к формулированию проекта на перспективу под названием «Геомагнитная буря». Однако наши усилия по его продвижению оказались тогда недостаточными. Наступившие затем времена, трудные как для страны, так и для науки, и вовсе отодвинули попытки реализации такой комплексной программы на неопределенные сроки. В результате соответствующее развитие произошло уже при безусловном американском лидерстве – это работы по «космической погоде». Но здесь необходимо отметить, что уже в совсем другую эпоху, с другими возможностями и средствами, М.И. Панасюк сумел в последние десятилетия эффективно подключить НИИЯФ к работе по этой проблематике. Эти усилия теперь успешно осуществляются в лабораториях В.В. Калегаева и И.И. Алексеева.

Возвращаясь к более давним временам, я могу вспомнить, что М.И. Панасюк еще долго участвовал в анализе динамических процессов, формирующих радиационные пояса. И в соответствующих обсуждениях наше с ним взаимодействие продолжалось. Я был тогда оппонентом у нескольких его аспирантов. По своей работе, относящейся к динамике магнитосферных суббурь, я неоднократно делал доклады на его семинарах. У нас были и совместные публикации, относящиеся, в частности, к экстремальным событиям в солнечно-земной системе.

В начале 90-х годов, после того, как рано ушли из жизни И.Б. Теплов и И.И. Иваненко, неожиданно свалилась ноша руководства институтом – на М.И. Панасюка и отделом – на меня. Теперь мы с ним оказались поставленными в новые для нас, административные отношения. И это случилось в труднейшие, «лихие» 90-е годы. У нас тогда были и общие трудности (для него они, конечно, были многократно умножены масштабом институтских дел, по сравнению с отдельскими), которые прежде всего определялись рухнувшим финансированием, и общие достижения. Важнее всего то, что удалось сохранить основной костяк коллектива. Предыдущие достижения, авторитет, организаторские способности, научный энтузиазм ведущих сотрудников нашего отдела позволили быстро сориентировать проекты исследований на международные связи и получить значительную поддержку от иностранных участников. Таким образом, в нашем отделе удалось провести важнейшие экспериментальные проекты по физике космических лучей. Это проекты «Ранджоб» и «Опера» под руководством Т.М. Рогановой, «Атик» - под руководством В.И. Зацепина, «Тунка» - под руководством Л.А. Кузьмичева, «Сфера» - под руководством Р.А. Антонова. Конечно, при этом в институте возникали серьезные проблемы, относящиеся к выбору приоритетов и поиску финансирования. Директор М.И. Панасюк поразительно быстро входил и в существо научных проблем в каждом из этих экспериментов, и в указанные выше организационные и финансовые проблемы. И он сделал тогда все возможное для их успешного решения.

Одновременно мы в отделе существенно продвинулись в те годы и в теоретических исследованиях по физике магнитосферы и солнечного ветра, и в работах по численному моделированию. Удалось получить многочисленные гранты, в том числе международные, наши достижения стали значительно больше ценить в мировом космофизическом сообществе, благодаря публикациям в ведущих журналах и участию в международных конференциях. По инициативе М.И. Панасюка работа И.И. Алексеева, Е.С. Беленькой и В.В. Калегаева была выдвинута на соискание Ломоносовской премии, и она получила премию первой степени.

Работая в ученом совете института и в диссертационных советах, я имел возможность наблюдать замечательную способность М.И. Панасюка быстро ориентироваться в самых разных, подчас очень сложных вопросах, предлагать и отстаивать верные решения.

Отдельно я хотел бы отметить, с какой благодарностью М.И. Панасюк всегда относился к памяти своих предшественников и учителей. По его инициативе отмечались юбилеи С.Н. Вернова, Б.А. Тверского, И.Б. Теплова, издавались юбилейные сборники.

За все долгие годы моего знакомства с М.И. Панасюком и работы под его руководством у нас с ним бывали, конечно, острые моменты, когда взаимное согласие приходило не сразу. Однако, во всех случаях, когда его решения болезненно воспринимались мною и моим окружением, мы всегда понимали, в каких трудных, ограничительных условиях ему самому приходится действовать. И потому наши личные отношения всегда оставались хорошими, добрыми.

Нам теперь всегда будет очень не хватать Михаила Игоревича, Миши, его энергии, научного энтузиазма, его широчайших знаний, его доброго и справедливого отношения к людям.